Геннадия Павловича Кожинова, механизатора из села Уртма, я встретил на районном совещании передовиков. Уважают в родных местах этого человека. Люди собрались знатные, именитые, а вот поди ж ты — далеко не у каждого на груди столько наград. И бросалось в глаза: рядом с наградами трудовыми — два ордена Красной Звезды.
Эти боевые ордена достались нелегко.
Геннадий ушел воевать гораздо позднее своего отца: на дворе уже стояла осень сорок четвертого. С первой партией ровесников семнадцатилетнего комсомольца Кожинова не взяли. Не хотели отправлять и со второй, но тогда он уж сам напросился. Настоять на своем было трудно: новобранец из деревни Каленки успел вырасти всего на метр сорок и весу в нем было сорок килограммов... Таких в том победоносном году старались попридержать в тылу.
— Знаешь, лучше бы тебе во второй эшелон, — сказали во взводе связи, куда определили Геннадия. — Катушка-то с кабелем, поди, поболе тебя весит...
Воевать он начал на Одере и сразу попал в самое пекло. Батальону был дан приказ переправиться через большую реку, захватить плацдарм и держать его до подхода главных сил.
— Заняли мы прибрежную полоску длиной километра два. Само собой, с боем, — вспоминает Геннадий Павлович. — А потом немец пристрелялся и начал нас долбать. Тут и сам не знаешь, куда деваться, а кабель все время к черту летит. Взводный кричит: «Давай вперед!» Я ползу, вижу: кабель перебит. Соединяю и чувствую, что меня взял на мушку автоматчик. Взводный мне снова кричит: «Лежи, не двигайся!» А как лежать, когда тебя засекли? Стал я делать перебежки, чтобы укрыться за ближайшим деревом, и тут меня стукнуло, и больше ничего не помню...
В том первом и потому самом памятном бою его ранило хуже некуда: пробило горло, сильно задело челюсть и череп. Около месяца Геннадий пролежал на госпитальной койке. Молодость брала свое, он потихоньку поправлялся, и врач обещал через недельку-другую перевести в команду выздоравливающих. О своем здоровье Кожинову было мало заботы, он больше переживал, как бы не попасть в другую часть. И тут на счастье явился взводный Балясов. Он привез гостинцы, обнадежил, что их стрелковый полк находится недалеко.
— Словом, давай обратно к нам, — сказал Балясов.— Тебя, между прочим, орден ждет...
И пока в самом деле не перевели в команду выздоравливаю щих, Кожинов решил сбежать из госпиталя. Рисковый парень, он совершил свой побег днем, в госпитальном халате и без всяких документов в кармане.
Он рассказывает эту историю словно шутя. Так же звучит его рассказ о том, как он брал Берлин.
— Таких тяжелых боев, как на Одере, поначалу не было. Мы как погнали немца, так до самого Берлина вроде и догнать не могли. А когда под Берлином немец крепко уперся, пришлось воевать по-настоящему. Настроение у нас было прекрасное: молодые же, о смерти не думали...
Парень из деревни Каленки был в рядах тех, кто вел бои в центре Берлина и брал рейхстаг. Об этих последних днях войны Кожинов говорит с особым волнением.
— Вам трудно представить, как это было: ад настоящий, а то и похуже. Все кругом рушится, все перебито. А задача у нашего брата известно какая: давай связь — и точка. Недалеко от рейхстага с самим взводным Балясовым тянули мы кабель к комроты. Умри, а связь давай. Только наладишь — опять перебьет. Вот и лезешь вперед, а кто где, не разберешь. Подключишься, бывало, к какому-нибудь кабелю, а там не по-нашему говорят. От связистов ведь как требовали: не можешь линию соединить — беги с приказом сам, передавай устно. А у меня и говорить-то после ранения как следует не получается. Обо всем забыл, в полный рост по переднему краю носился и ничего, уцелел и линию наладил. За это и второй орден, и медаль «За взятие Берлина» получил.
Он был в рейхстаге, когда бой еще продолжался. И среди тысяч надписей победителей появилась на стене этого мрачного здания простая фамилия парня из вятской деревни Каленки.
И еще один берлинский эпизод врезался в память Геннадия:
— Послали меня налаживать связь. Вдруг вижу: ведут пленных, прямо бесконечной колонной. Немцы хоть и побитые, а рослые, здоровые. И вот идут они, и некоторые на меня пальцами показывают: какой, мол, ты, рус, никудышно маленький. А я стою как виноватый. Потом мне смешно стало: ведь это и я их побил!..
Приехал Геннадий из Берлина домой чуть ли не в одно время с отцом, понтонером. Медалей у них было поровну, по четыре, а по более высоким отличиям сын превзошел отца. Той осенью сорок пятого Кожинову-младшему было восемнадцать лет.
Павел Смирнов,