Крестьян многих местностей России жизнь научила делать запасы на «черный день», на случай неурожая. В годы становления Советской власти эти запасы стали изымать продотряды, назвав их излишками.
Такое вмешательство извне не замедлило «аукнуться» событиями трагическими, бедой почти всенародной. После неурожая 1920 года крестьяне многих губерний, особенно в Поволжье и на Украине, остались без хлеба.
В 1921 году в стране начался голод, охвативший примерно пятую часть ее населения. Людоедство в Поволжье стало обыденным явлением. От голода 1921–22 гг. погибло свыше пяти миллионов человек.
«Я знаю. Я видел. Они вот уже месяцев шесть и более питаются одной лебедой. Без примеси какой-либо муки. Их много. 260 тысяч человек едят лебеду. Они толкут ее в ступе каким-нибудь крупным тяжелым железом или просто штырем от телеги. Толкут серую, хрустящую, заваривают ее и пекут колобки, такие хрупкие «недотроги» — прикоснешься к ним, они и рассыпаются. С жадностью набрасываются люди на серые, безвкусные, не дающие силы крошки.
«Брюхо обмануто, и то ладно», — горько улыбается тощий землистый крестьянин, берясь за соху. Весенний ветерок ласкает пахаря, и он... пошатывается от этой ласки...
Я знаю. Я видел, как хлеб, выдаваемый из столовых, чистый хлеб, запах которого так больно сжимает желудок и заставляет дрожать руки, как этот хлеб родители весь отдают своим детям. «Мы больше вынесем, потерпим... Умрем? Не беда — пожили. А им надо здоровье: им жить еще много. Да и маленькие они, ревут ведь! Перемаемся, что уж! И за них спасибо», — говорит измученная голодом, бледная, со страшной улыбкой на лице «счастливая» мать, прислушиваясь к дружному почавкиванию детей. Они едят маленькими кусочками, откусывают по крошечке, чтобы продлить наслаждение «настоящей едой». Глазенки их с жадностью перебегают со своего куска на кусок брата, сестры. Съели, вздохнули и нехотя лезут из-за стола. В упечи тихонько плачет мать, прикрывая тряпицей серые, хрупкие колобки. Отец, пошатываясь, налажается в поле».
Эта заметка Семена Большакова, напечатанная в газете «Крестьянин–коммунист» весной 1922 года, рассказывает о голоде, который царил в то время в Яранском уезде. Насколько серьезным было положение крестьян уезда, можно судить сегодня по публикациям этой уездной газеты и губернской «Вятской правды». Еще — по тому, что постановлением Всероссийского Центрального исполнительного комитета и ЦК помощи голодающим (ЦК Помгол) от 21 июля 1921 года Яранский уезд официально отнесен к разряду голодающих. Государственный продналог был с него снят.
К тому времени Яранский уезд уже не был таким крупным, как прежде. Несколько волостей были выделены из него в Марийскую область и Советский уезд. Но в Яранский еще входили территории и населенные пункты современных Пижанского, Тужинского, Кикнурского, Санчурского районов и часть земель, принадлежащих теперь Нижегородской губернии. По переписи 1920 года население уезда составляло 324 737 человек. Площадь уезда — 988 442 десятины.
Лето 1921 года было сухим и жарким. Хлеб не уродился, трава «сгорела» даже на заливных лугах. Валовой сбор ржи составил 520 580 пудов (в 1914 году — 6 389 915 пудов). Ни одна волость не собрала столько, сколько посеяла. Особенно пострадала Тожсолинская, где из 7 942 десятин посевов погибло 5 919 и где урожай достиг «сам» 0,04, то есть собрали только 4 процента от посеянного. Приблизительно в таком же положении находились смежные с ней волости Сердежская, Зыковская, Салобелякская. Овса было собрано 240 719 пудов. Урожай составил «сам» 0,7 (в 1914 году собирали 2 294 963 пуда овса). Уродился неплохо картофель: 966 802 пуда, «сам» 6,1. Но после сухого лета и сырой холодной осени картофель стал портиться. Его сушили и перерабатывали в муку, чего раньше в таком массовом порядке никогда не делалось.
П.Костерин, дважды объехавший уезд с проверкой (осенью 1921 года и зимой 1922 года), описал в «Вятской правде» свои впечатления от увиденного. Итак, осень 1921 года:
«В это время поля в прошлые годы пестрели составленными увесистыми снопами, с тяжелыми колосьями, а ныне кое-где торчат жалкие бабки из маленьких низких снопов, по шутливому выражению крестьян: «бабка от бабки, что от Перми до Вятки». Целые площади белеют несжатыми. Осенний ветер треплет жалкие, совсем пустые колосья, расположенные так, что «от колоса до колоса не слыхать человеческого голоса».
Из беседы с крестьянами:
— Ныне кто посеял тридцать пудов — собрал десять. Пора бы сеять, и землица приготовлена, но не знаешь как разделить. Детишки-то не понимают, есть просят, да и сам-от голодный куда пойдешь? Хоть ешь, хоть сей...
— Живой смерти боится. Собираем пока зеленые листья, кору и мешаем с мукой.
— Вон Митрей, сусед, в Сибирь едет, говорят, там нынче урожай.
— Почитай, уже семейств десять выехало из деревни и еще собираются.
— Пока зелень есть, так живем еще, а вот и этого не будет... Срезали уже всю картофельную ботву, вон ее сколько сушится...
— А будет ли хоть какая-нибудь помощь?
На мучительный вопрос голодных должно ответить поголовно все население России: «Будет!». И должно поспешить с помощью. Голод не ждет. Он пожинает богатую жатву».
Сбылись самые мрачные прогнозы. В январе 1922 года уездная комиссия помощи голодающим телеграфировала в губернию:
«Началось массовое паломничество голодающего населения Яранского уезда за глиной в Уржумский уезд. В результате потребления глины в пищу явилось повальное заболевание в Сердежской и Тожсолинской волостях и случаи смерти. Запрещение глиноедения провести невозможно. Нами открыта столовая на 120 детей, но требуется неизмеримо большая помощь».
Глиноедение. За селом Торьялы Уржумского уезда была гора, где добывали белую жирную глину. В народе в то время ходила легенда, что эта глина — окаменевший хлеб. Вот за этим-то «хлебом», за этой-то «мукой» шли и ехали целыми деревнями. Такой «хлеб» был представлен в уездный комитет помощи голодающим из Сердежской волости. Изготовлялся он из 60 частей глины и 40 — овсяного размола (именно размола, а не муки, так как овес зерен не содержал). Первое время такой «хлеб» вызывал чувство сытости, не поддерживая организм. Потом начиналась рвота, опухал живот, случалось, доходило и до смерти. Непосредственно от голода тоже умирали. В начале 1922 года сообщалось о единичных случаях. В марте была уже такая информация: «К весне положение катастрофическое (гиблое), за последние две недели случаи голодной смерти: в Сердежской волости — 55, в Тожсолинской — 46, в Зыковской — 20, в Цекеевской — 4, в Салобелякской — 3, в Малошалайской — 3... Люди выкапывают падаль на скотских кладбищах и едят...». И позже, хотя дожили до зеленой травы: лебеды, крапивы, клевера (в Тожсолинской ели солому с крыш, березовые ветки, липовые опилки, мелкие липовые палочки сушили и перемалывали в муку), но «... в июне в этой волости умерло от голоду детей и взрослых 83 человека».
Особенно бедствовали в марийских деревнях. В одном из сообщений отмечалось: «Скверно, что мари сеют мало картофеля. В их избах тихо стонут дети: «Киндым пу (хлеба)!». А матери кормят их слезами: «Пукшен онкерт киндэ уке (накормить не могу, хлеба нет)»!
Множество трагических случаев описывали очевидцы голодных лет. Например, такие: отец с дочкой отправились искать хлеба, но по дороге отец умер, а дома осталась жена с четырьмя детьми; женщина с грудным ребенком на руках просила милостыню и, отчаявшись что-либо получить, бросила дитя в реку Иж. Не выдержиав голода, люди шли на самоубийство...
На почве голода распространился тиф. Массовые заболевания отмечены в деревнях Танаково, Халтурино Комаровской волости, Козловаж Салобелякской волости.
Многие уходили из родных мест, особенно — в Вологодскую губернию. За бесценок продавали инвентарь, одежду, дома. «В деревне Лагуново продан дом за 7,5 пуда картошки, в деревне Лум дом и 20 бревен строевого леса за 5 пудов хлеба». Много скота зарезали, много пало от бескормицы.
ЦК Помгола издал постановление: каждые 10 человек граждан, не признанных голодающими, обязаны кормить одного голодного. Нормой питания одного голодного в месяц считалось 20 фунтов (1 фунт = 410 граммов) муки, или 3 миллиона деньгами (как обесценились деньги, если в 1904 году фунт ржаного хлеба в Яранске стоил всего 2 копейки!). В учреждениях, где служащие получали зарплату, удерживалась определенная сумма в помощь голодающим, или же служащие должны были внести эту долю продуктами.
В губернии, кроме Яранского, голодало население Советского, Уржумского, Малмыжского, Нолинского уездов. Для помощи Вятской были прикреплены губернии–опекуны: Вологодская, Северо-Двинская, Олонецкая. Судя по газетным публикациям, помощь от них была слабой.
С 1 сентября 1921 года в уезде начала работу собственная комиссия помощи голодающим (Укомпомгол). В ее задачи входило: собирать сведения о голоде и передавать информацию в губкомиссию, создавать столовые, распределять пайки по ним, вместе с представителями от волостей вести наблюдение и контроль за столовыми, собирать средства на местах. Уездной комиссией, по всей видимости, сделано было немало. На 1 марта 1922 года в уезде функционировали 50 питательных пунктов для 6 250 детей и 22 пункта для 3 537 взрослых. К лету таких пунктов было 328 для 30 149 человек. Члены комиссии объезжали на повозках рынки и базары, производя добровольный сбор продуктов с торговцев. Кроме того, все торговцы были обложены обязательным налогом в пользу голодающих в размере одной тысячи рублей с каждого. Товары, поступающие на склады всех категорий собственников, облагались двухпроцентным налогом, а отпускаемые со складов товары — трехпроцентным. Существовал патентный сбор.
Яранский помгол обращался к различным иностранным организациям с просьбой о создании питательных пунктов для детей и присылке яровых семян для весенней посевной. Помощь была обещана от французского Красного Креста.
В марте 1922 года производилось изъятие ценностей из церквей города и монастырей. При изъятии ценностей из Успенского собора дьякон Филимонов скрыл «Казанскую» икону в серебряной ризе с бриллианта ми и ризу «Курской» иконы, тоже серебряную с брильянтами и жемчугом. Факт выяснился, проведено следствие. Суд приговорил Филимонова к трем годам содержания в Доме заключения. На суде Филимонов признал себя виновным, но сказал, что «на утаение этих риз толкнуло его радение к храму, а не воровство для себя».
В апреле епископ Яранский Сергий разослал уведомление всем приходским общинам Яранского уезда: «во исполнение декрета центральной Советской власти об изъятии церковных ценностей, уездные органы власти приступили к выполнению этого декрета. В целях безболезненного проведения изъятия считаю необходимым напомнить церковным общинам, что церковь никогда не оставалась безучастной к народным бедствиям, каковым является в настоящее время голод. Поэтому приходские общины приглашаются оказывать содействие представителям власти при изъятии ценностей из церквей, отсутствие коих не затрагивает существенных интересов культа».
Серебра было изъято 25 пудов, 34 фунта, 33 золотника, 66 долей. Это составило 1 миллиард 551 миллион 798 тысяч 242 рубля. На эту сумму по мартовским расценкам можно было закупить 31 035 пудов муки.
Ценности были переданы в Вятку, и на них приобретена ржаная мука. Яранскому уезду послали 3 715 пудов.
Положение продолжало оставаться тяжелым. В различных сообщениях о числе голодающих в уезде называются разные цифры, но все они переваливают за 200 тысяч человек.
Нам со школы известно, что был голод в Поволжье. Но оказывается, что и в Яранске люди тоже прошли через него...
Елена Дождикова,
сотрудник краеведческого музея.
