Город Яранск в конце XVI — начале XVII века

В начале XIX века основатель вятского исторического краеведения А.И.Вештомов писал (без опоры на документальное свидетельство): «... И по сей то благоразумной расчетливости царя Ивана Васильевича получили в 1584 году начало свое города: Уржум при реке Вятке, Яранск при Пижме, Царев и Шанчурск при Кокшаге». Этот вывод первого вятского историка продублировали С. Васильев, Н.П. Бехтерев и Е.К. Огородников. По сведениям К.А. Неволина, Уржум и Царевосанчурск основаны в 1584 году, а Яранск фиксируется в источниках только с 1601 года.

В 1940 году М.Н.Тихомиров опубликовал летописный фрагмент, датирующий основание Яранска 1591 годом. Из показаний этой летописи исходил А.А.Зимин при датировке строительства Яранского города 1591 годом. Соображения М.Н.Тихомирова и А.А.Зимина были признаны исторической наукой.

Кировский историк А.В.Эммаусский, мимо внимания которого прошли указанные работы М.Н.Тихомирова и А.А.Зимина, отмечал, что построение Яранска следует относить «ко времени татаро-марийского восстания 1584–1591 годов». «...Русское правительство решило закрепить за собой марийские земли путем строительства новых городов» и «с этой целью около 1591 года» были воздвигнуты Малмыж и Яранск. «Нельзя датировать основание Яранска 1584 годом, ... так как под этим годом Яранск в источниках не значится». Хотя сам Эммаусский никаких документальных сведений, подтверждавших бы его точку зрения, не назвал, тем не менее он, исходя исключительно из умозрительных размышлений, датировал постройку Яранска 1591 годом. К сожалению, открытый М.Н.Тихомировым летописец до сих пор остается неизвестным кировским краеведам и чиновникам, которые с завидной (но неуместной) настойчивостью продолжают датировать поставление города Яранска 1584 годом, хотя, как справедливо заметил в свое время покойный Эммаусский, под этим годом Яранск в памятниках письменности не упоминается.

При определении времени основания нижневятских городов вятские исследователи обращались (и обращаются), как правило, к составленному в конце XVII века в Хлынове «Временнику», в котором под 1588/89 (7097) сентябрьским годом записано, что «того ж году повелением великого государя царя Федора Ивановича заложен город каменной в Астрахани, а совершен в 99 году. В та же лета городы ставлены: город Царев Шанчюрин, Уржюм, город в Самаре, Яранской». Из летописной записи явствует, что перечисленные в ней города бассейна Нижней Вятки построены «в та же лета», то есть в течение 1588/89 (7097) — 1590/91 (7099) сентябрьских годов. Однако засвидетельствованные «Временником» примеры градостроительства не укладываются в указанные им же хронологические пределы. Так Царево-Санчурск (согласно опубликованному М.Н.Тихомировым летописному фрагменту и некоторым разрядным книгам) был «поставлен» в 1584/85 (7093) г., «город в Самаре» — в 1585/86 (7094) г., «город каменной в Астрахани» — в 1588 г., «Яранской город» — в 1590/91 (7099) г. и Уржум — в 1592–94 гг. Как видим, все эти города сооружались действительно «повелением великого государя царя Федора Ивановича» и в годы его царствования (1584–1598).

Кстати сказать, в недатированном сообщении созданного в 20–начале 30 гг. XVII века «Нового летописца» говорится, что «сам же государь праведной» Федор Иванович «посла воеводъ своихъ и повеле ставити во всей Черемиской земле городы, — и поставиша на Нагорной и на Луговой стороне городъ Какшугу и городъ Цывилескъ и городъ Уржумъ и инии многие городы, — и насади ихъ рускими людми и темъ онъ государь укрепилъ все царство Казанское». Данное известие является для многих краеведов основанием датировать практически все русские города Нижнекамского Правобережья и Нижней Вятки второй половиной XVI века, временем около 1584 года, хотя ныне считается доказанным, что «Какшуга» (Царево-Кокшайск) построен в 1584 году, Цивильск — в 1589/90, а Уржум, как уже отмечалось, — в 1592–94 гг.

Опубликованный почти 60 лет назад М.Н.Тихомировым летописный отрывок содержит относящуюся к теме данного исследования запись: «В 99 году поставлен град в Черемисе Ераньской». 7099 сентябрьский год соответствует периоду с 1 сентября по 31 декабря 1590 и с 1 января по 31 августа 1591 январских годов. «Отрывок летописи, — писал М.Н.Тихомиров, — печатается по рукописи Государственного Исторического музея (Синод. собр., №415), где он помещен на листах 312 об. — 314 об. Рукопись по своему составу представляет сборник, написанный скорописью XVII века и подаренный в Троицкий монастырь в том же веке старцем Тихоном Казанцем». Прозвище старца Тихона указывает на место его рождения или жительства. Стало быть, можно предположить, что сама летопись составлялась в XVII веке в Казани (или в Казанской земле) местным жителем, которому, судя по характеру летописных записей, были доступны либо разрядные записи второй половины XVI века, либо делопроизводственная документация казанских учреждений конца XVI — начала XVII веков. Словом, весьма вероятное казанское происхождение летописного сборника побуждает с доверием отнестись к погодным записям о местных событиях.

Самые ранние документальные свидетельства о приказных лицах, возглавлявших яранскую администрацию, сохранила разрядная книга 1475–1598 гг. С 15 марта 1594 года должность воеводы исполнял «в новом Еранском городе Федор Васильев сын Головин да голова Григорей Исленьев». С 30 марта 1595 года был воеводой « в новом Еранском городе Федор Васильев сын Головин да голова Василей Исленьев». Запись 4 марта 1596 года вновь называет яранским воеводой Федора Васильева сына Головина и стрелецкого голову Григория Исленьева. Согласно разрядной книги 1598–1604 гг., яранским воеводой в 1598/99 (7107) г. опять был Ф.В.Головин. В разрядной книге 1550–1636 гг. читаем, что «лета 7108 (1599/1600) году были воеводы в понизовых городах: <...> В Еранском — Федор Васильев сын Головин да Григорей Исленьев».

Как видим, все девяностые годы XVI века яранскую администрацию бессменно возглавлял Федор Васильевич Головин, родоначальник которого Иван Владимирович Голова (крестник Ивана III, женат на дочери князя Д.Д.Холмского) приходился внуком богатому сурожскому греку Григорию Стефановичу Ховре, приехавшему вместе с отцом Стефаном Васильевичем в начале XV века из Крыма в Москву и поступившему на великокняжескую службу. В конце 1594 года «княжеская партия» Шуйских, которых активно поддерживали Головины, потерпела сокрушительное поражение от Б.Ф.Годунова и его сторонников. Расправа с оппозицией началась с Головиных, представители которых оказались вскоре либо в ссылке (П.И.Головин), либо на воеводствах (в «почетной ссылке») в казанских пригородах и в Сибири. Местом службы–ссылки Ф.В.Головина стал только что поставленный «новый Еранской город», которому он отдал не менее семи лет своей воеводской жизни. Факт многолетней службы опального Ф.В.Головина на одном месте (обычно воеводы сменялись через два–три года) наводит на мысль, что его воеводская служба могла начаться в Яранске не в 1594, а с построением города в 1591 году. В 1600-ом Ф.В.Головина перевели воеводой в Лаишево, откуда после годичной службы переместили воеводствовать «в Цареве городе на Кокшаге».

Стрелецкие головы Григорий и Василий Исленьевы представляли захудалую ветвь старомосковского боярского рода Вельяминовых–Воронцовых. В 1613/14 — 1616/17 г.г. одним из подъячих Разрядного приказа был некий Василий Исленьев. Не он ли 20 лет назад служил в Яранске стрелецким головой?

В 1600/01 (7109) г. в Яранске воеводствовал московский дворянин князь Александр Андреевич Репнин–Оболенский, попавший в опалу из-за близости к Романовым. Помощником к нему приставили стрелецкого голову Андрея Исленьева. Мнение А.В.Эммаусского, что А.А.Репнин будто служил в Яранске «под начальством местного царского приказного Андрея Исленьева», не подтверждается документами, которые титулуют князя воеводой, а А.Исленьева — стрелецким головой; голова, конечно же, мог тайно надзирать за действиями, поведением опального воеводы, но командовать своим непосредственным начальником ему не дозволяла феодальная иерархия.

В конце 1600 года гроза разразилась над самими Романовыми. Обвиненные по извету слуги в намерении извести царскую семью, Романовы и их родственники в следующем году были высланы из Москвы. 1 июля 1601 года по указу Бориса Годунова была дана «память» стрелецкому сотнику Ивану Некрасову, чтобы он сопровождал опального Василия Никитича Романова со слугой «в Яранской на житье». И.Некрасову предписывалось, «едучи в Яранской, везти дорогою Василья бережно, чтоб он с дороги не утек и лиха никоторого над собою не учинил; и того беречи, чтоб к нему на дороге и на станах никто не приходил и не розговаривал ни о чем, и грамоты с ним никто не сослался...». По приезду в Яранск сотнику надлежало «занять себе и для Василья двор в городе, чтоб от церкви и от съезжей избы и от жилецких дворов подале», в случае же отсутствия такого двора следовало возвести его в стороне от «жилецких дворов» и «прохожей» дороги, а на дворе поставить «хором две избы, да сени, да клеть, да погреб, и около двора городба». Василию Никитичу запрещалось покидать двор и общаться с местными жителями и иными людьми. На питание ему со слугой выделялось «по колачу да по два хлеба денежных, да в мясные дни по две части говядины да по части баранины, а в рыбные дни по два блюда рыбы, какова где случится, да квас житной; а на корм послано с ним сто рублев денег».

О дорожных приключениях и пребывании В.Н.Романова в Яранске подробную информацию содержат отписка И.Некрасова царю Борису Федоровичу, отправленная в конце июля 1601 года, и «распросные речи» сотника, которые он дал 10 января 1602 года «следственной комиссии» в лице окольничьего С.Н.Годунова и дьяка Е.Вылузгина. В связи с тем, что яранский период биографии Василия Никитича освещался с разной степенью полноты и достоверности только в дореволюционной исторической литературе, представляется важным уделить ему достойное внимание и в данной статье.

Согласно «следственным» показаниям И.Некрасова, из Москвы он с опальным В.Н.Романовым выехал одновременно с пелымским воеводой С.Ю.Маматовым, который вез в сибирский острог Пелым Ивана Никитича Романова (брата Василия). По примеру Маматова, заковавшего своего арестанта «в железа», Некрасов, вопреки «государеву наказу» не везти В.Н.Романова «скована и на чепи», выехал из Москвы, приковав предварительно его к телеге, на которую его посадили, «для того, чтобы он с дороги не утек». Во Владимире Некрасов с Романовым пересели «в судно» и поплыли вначале по Клязьме, затем — по Волге. Маматов же со своим подопечным поехал на Ярославль, а оттуда спустился вниз по Волге к Нижнему Новгороду, где он «съехался» с Некрасовым. Из Нижнего Новгорода первым вышло судно Маматова, а позднее, выдерживая дистанцию в один ночной привал («стан»), отправился в путь Некрасов. Миновав Чебоксары, сотник «Василья Романова расковал». Недолго думая, Василий Никитич решил воспользоваться столь неожиданно сложившимися благоприятными для него условиями и облегчить свое нелегкое положение. Ему удалось незаметно вытащить у стража «ключ замочной, которой замок у чепи, и тот ключ кинул в воду, а замок замкнул», чтобы более его не могли ковать. Некрасову пришлось покупать другой ключ, после чего он «на него чепь и железа за его воровство положил». По заверениям сотника, Василий Никитич весь путь, большую часть которого он находился «в железах», провел в молчаливом одиночестве, «ничем не разговаривал» даже с ним, своим приставом.

Из отписки И. Некрасова явствует, что ему было приказано также вручить в Яранске стрелецкому голове Андрею Исленьеву «государеву грамоту», обязывавшую его «князя Александра Репнина выслати из Еранского города на Уфу тотчас, а на Уфе велено его отдати Михайлу Нагому». «В Цареве городе (в Царевококшайске, ныне — Йошкар-Ола) приказной человек Богдан Путилов» сказал Некрасову, что по официальной версии, А.Исленьев отбыл на «государеву службу на берег с еранскою черемисою», а по слухам, «он проехал к себе в деревню». Тогда сотник отправил «пред собою в Еранский город» царевококшайского стрелецкого десятника Д.Тумака, «а велел ему выслати князю Александру княгиню свою с детми и с людми из города в верхние ворота, а самого велел его затворити во дворе в хоромах, для измены», дабы тот с В.Н.Романовым «не свиделся и не сослался».

22 июля Некрасов «приехал в Еранский город в передние ворота и въехал на пушкарской двор Никитки Власова», в хоромах которого оставил под стражей «государева злодея и изменника», а сам отправился «к соборной церкве к Успению Пречистыя Богородицы», где стал расспрашивать присутствующих «про Ондрея». Священнослужители «сказали по священству», дети боярские, подъячий и служилые люди — «по крестному целованию», что А.Исленьев с «государевы службы в Еранской не бывал».

Отправив гонца за А.Исленьевым, И.Некрасов вызвал в судную избу А.А.Репнина, у которого изъял «городовые и острожные ключи» и распорядился выслать князя «из города вон, для береженья, с детьми боярскими с Иваном с Филистовым да с Никитою с Рамейковым в черемисскую деревню, от города семь верст, до Ондреева приезду Исленьева». Но подъячий Михаил Камасев сообщил сотнику, что опальный воевода взял «на свой обиход» казенных 71 рубль 12 алтын 2,5 деньги. По требованию сотника А.А.Репнин заплатил «целовальникам Грише Лагуну с товарищи» 13 рублей и для уплаты долга «оставил продать шестьдесят овец и баранов да три коровы да котел пивной железной» (продажа поручалась пушкарям Моисею Прасолову и Терентию Барашову), а также «оставил на Ондрея Исленьева кабалу свою в трех рублях без осьми алтын»; всего от воеводы ожидалось уплаты 25 рублей 12 алтын, долговых денег за ним оставалось 46 рублей 2,5 деньги. К тому же, по докладу городового приказчика И.Рамейкова, князь взял из «государевых житниц двадцать четьи ржи да тридцать четьи овса». По завершению долговых разбирательств бывшего яранского воеводу (судя по переданному в отписке Некрасова содержанию грамоты, адресованной Исленьеву, А.А.Репнин освобождался от должности яранского воеводы и подлежал строгому надзору) выслали в «черемисскую деревню». Через три дня Некрасов получил от козьмодемьянского воеводы С.Ю.Вяземского еще одну царскую грамоту, которая обязывала А.Исленьева «князя Александра выслати тотчас на Уфу». Не дожидаясь приезда его из своей деревни в Яранск, Некрасов распорядился срочно отправить А.А.Репнина на «государеву службу на Уфу с женой и детми» в сопровождении боярского сына Ивана Оленина.

Двор для ссыльного В.Н.Романова решено было строить на месте «двужитничных сторожей Ондрюшки Никифорова да Иванка Офонасьева», которых Некрасов «выслал из города вон и дал им места в остроге», так как, «окроме тех мест», из-за большой тесноты в яранском кремле свободных площадей, соответствующих изложенным в царской грамоте условиям, не оказалось. На дворовую «городбу» и постройку избы сотник потребовал употребить бревна, оставшиеся после возведения острога. В конце отписки Некрасов выражал сожаление, что вследствие неграмотности ему затруднительно (из опасения, что посторонний писец окажется излишне болтливым) «писати про тайные твои (то есть в которых будет упомянута царская персона — В.Н.) государевы дела, что проявится от твоего (царя Бориса — В.Н.) государева злодея и изменника» В.Н.Романова. 4 августа 1601 года отписку доставил в Москву «яранской стрелец Якушко Кузмин».

Почти неделю окружение Б.Ф.Годунова изучало отписку И.Некрасова и решало судьбу опального В.Н.Романова. Наконец 9 августа была написана царская грамота, в которой И.Некрасову поручалось «отвезти в Сибирь, в Пелымский город, на житье» Василия Никитича, для чего к нему уже послана подорожная грамота. «Едучи дорогой», сотник должен был «береженье к нему держать великое», а в Пелымском городе передать В.Н.Романова и оставшиеся «кормовые деньги» местному воеводе С.Ю. Маматову, которому уже «указ послан». В Яранск грамоту привез стрелецкий десятник Яков Толмачев 28 августа 1601 года.

Прожив шесть недель в Яранске, в начале сентября 1601 года сотник И.Некрасов с опальным В.Н.Романовым выехал к новому месту ссылки. По правдоподобному предположению А.Столбова, Василия Никитича везли через Котельнич, Орлов, Хлынов, Слободской, Шестаков, Кайгород и далее к Соликамску. Когда «приехал он на реку Лялю с Васильем», признавался позднее сотник, то «река уже замерзла», но не настолько, чтобы выдержать вес лошади, вследствие чего лед пришлось окалывать. От Соликамска до Верхотурья две с половиной недели «шли они волоком пеши», лишь «на подводах везли запасишко свой» и иные мелкие дорожные пожитки. «А как шли пеши, и он с Василья чепь снимал, шол он прост, а к ночи чепь на него клал для того, чтобы у него не утек. А как прошли Верхотурье, к Пелыни, и Василей разболелся, и он, Иван, вез его в санях простого; а как ему полегчало, и он на него опять чепь клал».

Доставив В.Н.Романова в Пелым, И.Некрасов «отдал его по государевой грамоте Смирному Маматову», который, приняв заключенного и кормовые деньги, «посадил Василья Романова с братом с Иваном в одной избе на чепях же по углам», а сотника «отпустил к Москве». По свидетельству С.Ю.Маматова, 20 ноября 1601 года принял он «государева изменника Василья Романова больна, только чють жива, на чепи, опух с ног». И воевода «для болезни его чепь с него снял. И сидел у него брат его Иван да человек его Сенька». Да и сам Маматов наведывал больного и «попа пускал». 15 февраля 1602 года Василий Никитич Романов преставился и был погребен в Пелыме. Воевода «дал по нем трем попам да дьячку да пономарю двадцать рублев».

«Новый летописец» дает иную трактовку смерти В.Н.Романова: «Ивана Никитича посла в сибирский город Пелым с Смирным Маматовым; да к тому же к Смирному посла Василья Никитича с сотником стрелецким с Иваном Некрасовым. Там же Василья Никитича удавиша, а Ивана Никитича моряху гладом; Бог же видя его правду и душу его укрепи».

Пребывание В.Н.Романова в Яранске отразилось в преданиях местных старожилов. 25 февраля 1911 года Председатель Яранской земской управы коллежский регистратор Николай Павлович Стародумов писал в Вятскую ученую архивную комиссию, что «в Яранске имеются два места, именующиеся среди старожилов города «романовскими».

Первое — Романовская гора, находящаяся вблизи соборов и Троицкой церкви. Прекрасно помню, как мы в детстве ходили кататься на Романовскую гору, — теперь это название среди нового населения уже забывается. Весьма вероятно, что во времена Василия Никитича на Романовской горе существовал именно тот самый «двор», куда он был первоначально привезен в ссылку. Теперь это место занято городскою управою, пожарной командой и торговой площадью.

Второе место, называемое «романовским», — бакалда или яма на реке Ярани, находящаяся в 150–200 саженях от Благовещенской или, по простонародому названию, Вознесенской церкви», в которой, по рассказам стариков–рыболовов, «рыбачил или купался «кто-то» из царского рода Романовых». Яранский краевед М.И.Кутюков отмечал, что «повышение рельефа в самом центре города старожилы–яраничи по сей день называют Романовской горой, ... а место на Ярани, где, по преданию, купался «царский ссыльный» — Романовской ямой».

По сообщению Н.П. Стародумова, «в Яранском Преображенском соборе хранится древняя икона Владимирской Божьей Матери», которая, по преданию, «жертвована находившимся в Яранске в ссылке Василием Никитичем Романовым; на ребре иконы заметна надпись древнего письма «Романо».

По сведениям составителя «Нового летописца», Яранск стал местом заточения и князя Ивана Борисовича Черкасского, мать которого Марфа Никитична (урожденная Романова) доводилась родной сестрой Василию Романову: «А князь Борисова сына Канбулатовича, князь Ивана, сосла в тюрьму в Еранеск». Правда, актовые материалы называют иной адрес его заключения. В царской «памяти» от 1 июля 1601 года сказано, что «по боярскому приговору велено князя Ивана княж Борисова сына Черкасского послати в Сибирь на житье». Но, судя по дьяческой помете, вместо Сибири он был «послан в Малмыж, а наказ дан, что и Ивану Некрасову; а человек его с ним послан, Федкою зовут Олексеевым». 28 мая 1602 года власти решили освободить И.Б.Черкасского из малмыжской ссылки и пожаловать его «государевой службой» в Нижнем Новгороде, куда его должен был сопроводить малмыжский пристав В.М.Хлопов. Не исключено, что перед ссылкою в Малмыж И.Б.Черкасский некоторое время пробыл в яранской тюрьме.

После перевода А.А.Репнина в Уфу яранское воеводство получил «князь Володимер княж Семенов сын Шестунов», происходивший из рода князей Ярославских. Когда в конце 1600 года было инспирировано «дело Романовых», то виновными признали «все племя их»: Сицких, Черкасских, Репниных, Шестуновых и прочих. Те, кто не был разослан «по городам в заточенье», направлялись в отдаленные восточные городки на службу, бывшую фактически «почетной ссылкой». Очевидно, по этой причине один (вероятно, менее виновный в «государственной измене») родственник Романовых сменил на яранском воеводстве другого соплеменника, подвергшегося прямым репрессиям из-за многолетней дружбы с Романовыми. Помощником нового воеводы остался прежний «голова Андрей Исленьев».

В конце 1602 года яранскую администрацию возглавили воевода «князь Володимер княж Дмитриев сын Шестунов да Андрей Исленьев». В.Д.Шестунов приходился близким родственником своему предшественнику. Еще в мае 1600 года он попал в опалу. Его старший брат Федор Дмитриевич, женатый на племяннице Н.Р.Юрьева Фетинье, служил в воеводах, стал московским дворянином, к февралю 1585 года был пожалован боярством и ряд лет руководил пушкарским приказом. По мнению А.П.Павлова, он «первым из бояр романовского круга подвергся опале по доносу своего холопа в 7107 (1598/99) году». «А Шестунов князь Федор, — читаем в «Пискаревском летописце», — преставился преж их (Романовых — В.Н.) напасти у себя на дворе в опале ж». Как видим, для московского дворянина В.Д.Шестунова служба в Яранске явилась продолжением опалы. В следующем 1603/04 (7112) году он по-прежнему служил воеводой в Яранске.

В 1605/06 (7114) г. яранским воеводой был «Василий Савинов сын Плещеев». В разрядной книге о его воеводстве говорится после известия об убийстве 17 мая 1606 года Лжедмитрия I и воцарении Василия Ивановича Шуйского. Указание разрядных писцов, что «по городам были воеводы при царе Василье те ж, что и при Ростриге», позволяет его службу в Яранске отнести к июню 1605 года, когда Лжедмитрий I вступил в Москву и стал царем, хотя нельзя исключить того, что назначение в Яранск Василий Савинович получил еще осенью 1604 года. Выборный городской дворянин стольник В.С.Плещеев вел свое происхождение от черниговского боярина Федора Бяконта, перешедшего на московскую службу в конце XIII века. Среди его сыновей самым знаменитым стал Алексей, митрополит всея Руси (1353–1378), а наследники пятого сына Александра Плещея заняли видные места при великокняжеском дворе. Его отец Савва (Саввин) Григорьевич Плещеев в конце XVI — начале XVII веков служил у патриарха Иова. Плещеевы и их родственники Басмановы не входили в ближайшее окружение Годуновых, а в Смутное время некоторые из них даже поддержали Лжедмитрия I.

Итак, согласно летописным данным, город Яранск поставлен в 1590/91 (7099) сентябрьском году. Учитывая то обстоятельство, что в последней трети XVI века походы правительственных войск на черемису совершались в осенне-зимний период (когда реки, озера, болота покрывались льдом, а дикие леса оставались без листвы, что облегчало продвижение войск и затрудняло устройство засад), а «понизовые города» строились, как правило, в весенне-летнее время (к примеру, город Кокшайск в 1574 году), то датой основания «Яранского города» следует признать 1591 год.

Судя по июльской отписке И.Некрасова (1601 год), уже к исходу первых десяти лет существования города Яранска он состоял из «города» (кремля) и «острога», то есть посада, укрепленного частоколом (палисадником) из вертикально поставленного и заостренного сверху «леса» (остатки которого Некрасов употребил на дворовую «городбу» и постройку избы для ссыльного Василия Романова). «Город» имел не менее двух ворот: «верхние», через которые вывезли в «черемисскую деревню» семью и слуг А.А. Репнина, и «передние», в которые въехал И.Некрасов с опальным В.Н.Романовым. В ночное время ворота запирались на замок (упомянуты «городовые» ключи). По всей вероятности, над воротами возвышались надвратные сторожевые башни; углы «города», скорее всего, также скреплялись сторожевыми башнями. Краевед М.И.Кутюков считал, что «Яранский город» был построен на высоком холме у правого берега реки Ярани, окруженном с севера и запада водой, с юга — оврагом и с востока — бором. «Крепость занимала примерно площадь современного квартала, центр ее находился в районе перекрестка современных улиц Карла Маркса и Кирова».

На территории Яранского «города»–кремля в начале XVII века располагались соборный храм Успения Пресвятой Богородицы (в нем служили поп и дьякон), «судная изба» (административное учреждение, в котором заседали воевода, подъячий, городовой приказчик, целовальники и другие служилые люди), тюрьма, в которой, согласно «Новому летописцу», какое-то время содержался И.Б.Черкасский; она упомянута также в котельничской отписке от 26 января 1609 года, «государевы житницы» (зернохранилища, охраняемые как минимум двумя «житничьими сторожами»), дворы воеводы, пушкарей и «житничных сторожей». Очевидно, в «городе» же находились дворы священнослужителей Успенского собора, стрелецкого головы, городового приказчика, подъячего, целовальников и детей боярских. Однако внутренняя площадь «города»–кремля была незначительной, и уже спустя десять лет после его основания стала « в городе теснота не применитая».

Южное и западное (ориентация дается по Кутюкову) внегородовое пространство занял посад, который в конце XVI–начале XVII веков заселялся исключительно стрельцами и иными служилыми людьми «по прибору». К примеру, в 1625 году в Яранске служили 12 боярских детей, 1 городовой приказчик, 7 пушкарей, 2 воротника, 2 толмача, 9 служилых литовцев, 8 черкас, 3 новокрещена, 4 тархана, 200 стрельцов, возглавляемых головой и двумя сотниками, — всего 251 человек. Думается, и в 1601 году в Яранске размещалось не менее полутора–двух сотен стрельцов, ибо их командир (как и в 1625 г.) имел чин «стрелецкого головы». Очевидно, из-за того, что основными обитателями яранского посада являлись служилые люди «по прибору», его укрепили частоколом из вертикально поставленных заостренных вверху больших бревен (пригодных в то же время для строительства хором), вследствие чего посад именовался «острогом». «Острог» имел не менее двух ворот: «верхние» и «передние», запиравшиеся на ночь на замок. В челобитной яранского соборного дъячка П.Мокеева от 3 мая 1609 года назван «никольский поп Тренка Васильев сын», что позволяет говорить о существовании, скорее всего, в остроге приходской церкви во имя Николая Чудотворца.

Свое название город получил от имени реки Ярани, на берегу которой был воздвигнут. Об этимологии гидронима «Ярань» высказаны следующие соображения. По наблюдениям уральского топонимиста А.К.Матвеева, русское диалектное слово яран/еран — «название ненцев и северных манси», восходящее (по Б.Кальману) «к обско-угорскому словарному фонду». Коми–лингвист А.И.Туркин (живущий ныне в Эстонии) пишет, что яран — «в Коми название ненцев, но в верховьях Печоры... так называют хантов (остяков)». Вследствие того, что «диалектологический и этимологический словарь хантыйского языка не дает происхождения слова «яран», он не уверен в его обско-угорских корнях, к тому же понятие «яран» встречается во всех коми–диалектах. Это обстоятельство побудило исследователя предположить, что слово «яран» проникло в коми язык тогда, когда «ненцы жили в южных районах Коми края и носили распашную одежду. Оно образовано от названия одного из ненецких родов Яр при помощи словообразовательного суффикса -ан». Позднее коми яран заимствовали ханты и манси. Итак, по Туркину, коми яран — «ненец». Другой коми топонимист А.П.Афанасьев, соглашаясь с А.И.Туркиным, что яран — коми энтоним ненцев, подчеркивает, что данный энтоним ненцам дали северные коми; к сожалению, его аргументация оказалась за пределами исследования. Специалисты по топонимике из других российских областей к гипотезе А.И.Туркина отнеслись настороженно. По мнению марийского топонимиста И.С.Галкина, «название реки Яран было оставлено на территории марийского края каким-то домарийским финно-угорским населением угорского типа». Компромиссную позицию занял удмуртский топонимист М.Г.Атаманов, заявивший, что «Ярань — название реки, ведущее свое происхождение от этнонима яран — коми и угорское название ненцев...».

Более сорока лет назад немецкий лингвист М.Фасмер писал: «Яран(ин) — название самоедов среди вост[очной] части северновеликороссов, чердынск[ого населения]... отсюда название реки Яранка, Ярань Вятск[ой] и Перм[ской] губ.». На языках коми, манси и ханты, отмечал ученый, этноним яран означал «самоед» (т.е. ненец). По сведениям Б.ОДолгих, ненцы действительно имели род Яр, входивший в фратрию Вануйта; образованная от названия фратрии в XIX–XX веках фамилия Ванюта является ныне одной из распространенных среди комизированных ненцев. Очевидно, в 1 тыс. в бассейне реки Ярань обитали угры из рода Яр, передавшие свое имя реке, которая их кормила и поила.

P.S. Редакция сборника сочла возможным не публиковать список литературных источников, использованных автором при создании материала. Все, кому эта информация необходима, могут обратиться в Яранский краеведческий музей.