С.М.Черепанов (слева) с другом
Ко времени революции 1917 г. в Яранском уезде, как и почти на всем юге Вятской губернии, сохранялось доиндустриальное традиционное общество. В этих условиях захват власти большевиками мог произойти только при помощи вооруженной силы, прибывшей извне. Новая власть могла существовать, почти исключительно опираясь на силу штыков и изощренную большевистскую демагогию. Как и повсюду в аграрных регионах России, организация РКП(б) в Яранском уезде возникла прежде всего как властная структура и в таком виде сохранялась все последующее время. Такая организация не была партийной в точном смысле этого слова. Поэтому рассмотрение истории возникновения и развития уездной организации большевиков необходимо предварить анализом событий большевистского переворота в уезде и создания советских органов управления.
Известно, что всю осень 1917 г. власть в Яранском уезде сохранялась в руках местного демократического самоуправления во главе с уездным комиссаром Г.П.Чемодановым. В местном гарнизоне хотя и было много фронтовиков, однако большевистской организации так и не сложилось. В ноябре по инициативе Казанского Совдепа в Яранске образовался Совет солдатских депутатов, который политикой не занимался. Хотя местный гарнизон стоял за необходимость передачи всей власти Советам, но Совет не решался на этот шаг, «ожидая толчка извне»1). Таким толчком стало прибытие 25 декабря отряда балтийских матросов во главе с уроженцем уезда С.М.Черепановым.
Личность С.М.Черепанова весьма примечательна. Он родился в семье зажиточного крестьянина Кикнурской волости, который «работал не щадя себя и преждевременно умер»2). После смерти главы руководство семьи перешло к деду. Два брата С.М.Черепанова не ужились с ним и уехали в Сибирь. Третий брат вел хозяйство семьи неумело, отчего оно «быстро пошло на убыль». Дед, не выдержав этого, покончил с собой. Новый глава семьи «под палкой выдал замуж сестру, бездельничал, пил...» Видя все это, С.М.Черепанов, которому едва исполнилось 14 лет, «плюнул на все» и, прибавив к своему возрасту три года, покинул родной дом. Понятно, что семейная драма нанесла юноше глубокую душевную рану, что, возможно, оказало не последнюю роль в становлении его как активного революционера. Черепанов скитался вначале долго по Прикамью, затем перебрался на Урал, а оттуда его забрали на флот. С мая 1914 г. он включился в революционное движение, а в мае 1917 г. вступил в партию большевиков. В октябре 1917 г. участвовал во взятии Зимнего дворца. В конце октября—начале ноября 1917 г. по распоряжению Петроградского ВРК его направили в Вятку. Прибыв в Котельнич, С.М. Черепанов нашел там много старых знакомых из летучего отряда матросов Л.Журбы. «Моряки, — вспоминал Черепанов, — меня встретили очень хорошо и предложили остаться у них в отряде...» Дав согласие, он решил на несколько дней съездить домой. Увидев, что там все по-старому, он вернулся в Котельнич и выпросил 15 матросов, с которыми «немедленно выехал в Яранск, прибыв на место 25 декабря».
С.М.Черепанов (слева) с другом
Свергнув старую власть, Черепанов «во всех учреждениях Яранска поставил своих людей», дал указание рабочим и солдатам, чтобы они «избрали представителей во временный революционный комитет. Они это сделали». Потом приказал опубликовать воззвание к населению уезда о перемене власти и «выпустил из тюрьмы пленных. Некоторые из них примкнули к большевикам». Как все до боли знакомо: поставить своих людей, дать указание, отдать приказ, выпустить военнопленных... Все поначалу шло хорошо, но неожиданно пришла телеграмма из Вятки: «Организуй и высылай летучий отряд, 106-й полк восстал». Нам так и неясно, что здесь имелось в виду. Матросы ушли, и Черепанову пришлось одному удерживать власть. Его положение было трагическим: «Я часто ложился спать голодным. Не было и одежды, имел только одно пальто, сшитое из матросской шинели». Чтобы сохранить власть, Черепанов ездил в Кикнур, Русские Краи, Шарангу, Корляки, где рассказывал крестьянам о большевистской революции и попутно «сменял» волостную власть.
6 января 1918 г. образовался городской Совет, в котором «не имелось людей, принадлежащих к какой-нибудь партии, но все называли себя большевиками...»3). Первым делом Совет приказал местной «буржуазии» выплатить контрибуцию, что она незамедлительно сделала, опасаясь применения вооруженной силы. Так как гарнизон Яранска был явно ненадежен, то Совдеп 15 января постановил организовать отряд красной гвардии из 100 человек, главным образом бывших фронтовиков. Комиссаром отряда стал Токарев, человек с «политическими убеждениями». Надо думать, в отряд записались далеко не самые преданные революции люди, так как пребывание в отряде давало хорошие перспективы улучшения как материального положения, так и социального статуса. Городской Совет подготовил созыв уездного съезда, состоявшегося 21–25 января, который и провозгласил советскую власть. «Чистенькая городская публика» была тогда немало удивлена, увидев большое число «чумазых депутатов» в лаптях, валенках, дубленых полушубках, овечьих и солдатских шапках. На съезде состоялись выборы исполкома и местного Совета народных комиссаров, что соответствовало политической конструкции губернской власти. Практика показала, что исполком, состоящий из более чем 40 депутатов, малосведущих в вопросах управления, оказался неработоспособным и его позднее пришлось сократить.
Уже в феврале–марте население почувствовало на себе последствия переворота и «прелести» новой власти, проводившей политику конфискаций, реквизиций, контрибуций, национализации собственности, ущемления прав верующих. Картину революционной ломки ярко рисуют стихи яранича А.Синцова:
Пришла пора, и мир горит в огне,
Охваченном в кроваво-алом плане
Рабочих масс, сгорает все в пекле:
Все ржавое проклятое наследье
Царей, купцов, банкиров, кулаков,
Предателей и прочего исчадья,
Смотревшее на нас как на рабов.
Им смерть пришла — в агонии предсмертной
Они шипят и злобно мечут гнев,
Но жала нет — бессильны, как последний
Ползучий гад, пришибленный к земле4).
Такая политика привела к восстанию в Яранске 3 марта, когда недовольство народа выплеснулось на улицы города. Возмущенные граждане устремились к ненавистному Совдепу и комитету партии. Члены исполкома, «бросив все свои обязанности, бежали черным ходом и оставили все на т.Чупракова (бывшего матроса, состоявшего комиссаром отряда красноармейцев. — Ю.Т.)»5). Яранск был объявлен на осадном положении. Чупраков применил «самые репрессивные меры для подавления контрреволюционного восстания...», позволяя себе к арестованным лицам применять «кулачную расправу». Для восстановления порядка и проведения расследования из Вятки прибыл вооруженный отряд, остававшийся в городе до 14 марта. 26 марта состоялось закрытое заседание исполкома Совдепа, на котором обсуждалась ситуация, возникшая в ходе восстания, и поведение Чупракова. Часть депутатов во главе с Костериным и Крупиным осудили его, но страстная речь Черепанова убедила собравшихся в целесообразности жестокой расправы с восставшими. Можно подумать, что Крупин был более гуманным и человечным, нежели Чупраков и Черепанов. Однако это только на первый взгляд. Во второй половине августа отряд интернационалистов во главе с Крупиным и венгром Чаки проводил настоящую карательную экспедицию в Яранске, Санчурске и других районах юга края.
Вероятно, события 3 марта способствовали сплочению местных большевиков и образованию в городе партийного комитета. В апреле возникла уездная организация. В течение весны–лета 1918 г. она «широкой деятельности не проявила из-за того, что большинство ее членов состояло на ответственных должностях в советских учреждениях и были перегружены работой»6). Все большевистские силы сосредотачивались в уездном исполкоме: из 13 его членов в большевистскую фракцию входило 7. Среди местных партийцев появилось немало «случайных, присосавшихся к партии элементов, «работничков» и даже явных контрреволюционеров...»7). В таком состоянии организация существовала до 11 августа, когда в ходе народного восстания она распалась. Во второй половине сентября с помощью прибывших из Вятки партийных функционеров ее удалось воссоздать. В уезде складывалась жесткая, диктаторская власть, опиравшаяся прежде всего на карательные части местной ЧК и прибывших интернационалистов. Многие карьеристы и авантюристы почувствовали свое время. В наказе делегатам на губернскую партийную конференцию отмечалось, что если до событий 11–13 августа «не было возможности кого бы то ни было привлечь в организацию, то наступил такой момент, когда пришлось отбиваться от массы обывателей, хлынувших в партию»8). В сентябре–октябре возникли ячейки в Санчурской, Сердежской, Тужинской волостях. Росту числа ячеек препятствовала неинформированность населения. Как явствует из доклада о деятельности уездной парторганизации от 15 мая 1919 г., «есть еще в уезде много уголков, где не могут разобраться, была ли большевистская революция...»9). Главное внимание в своей деятельности организация продолжала уделять советской работе в ущерб партийной. По словам секретаря партийного комитета Зыкова, «до сего дня наблюдается отсутствие средств и достаточного числа партийных товарищей, что не позволяет сделать даже ранее намеченной»10).
Несмотря на приезд активистов, парторганизация начала подавать признаки жизни только 24 сентября. Когда проводились выборы партийного комитета, то столкнулись интересы местных и приезжих большевиков. На стороне последних выступил Крупин. Ему оппонировал председатель местного Совдепа Яранцев, заявивший по поводу приезжих: «Эти лица приехали из центра и не знают местных условий работы, не в состоянии будут ориентироваться, и комитет партии не будет отвечать своему назначению...»11). Доводы Яранцева оказались для большинства убедительными, и в комитет вошли преимущественно местные работники.
22 октября на общем собрании организации выяснилось, что комитет «своей деятельности не проявил, бездействовал». Решили провести перевыборы12). Новый состав комитета возглавил командированный из центра в качестве агента по продовольствию Митраков. Ему тоже не удалось создать сколько-нибудь работоспособный аппарат большевистской организации. Причин было несколько. Митраков, по отзыву партийного инструктора Г.И.Ильичева, являлся «хорошим партийным работником» и пытался обеспечить партийный контроль за работой советских учреждений. Но ему «везде и всюду препятствовали свои же коммунисты, занявшие теплые местечки... и не желавшие помочь комитету партии». По словам Ильичева, в уездной организации наблюдается «громадный эгоизм, проглядывающий по всем швам. Нет никакой дисциплины, нет той партийной товарищеской солидарности, которая должна быть у каждого коммуниста»13). Весьма любопытны наблюдения Ильичева и над тем, как принимали новых членов в партию: «Люди, желающие получить тепленькое местечко, идут сначала в уисполком и говорят, что желают вступить в партийную организацию. И вот исполком дает свою рекомендацию... Или наоборот: беспартийный, сидящий на тепленьком местечке, услышав, что партийный комитет хочет поставить своего человека на этот пост, пишет заявление о вступлении в партию»14). Процедура приема также весьма своеобразна. Член партии, член уисполкома Колчин, «взяв за шиворот т. Хоробрых, говорил: «Давай записывайся в партию. Дайте ему анкетный лист, и он его заполнит «. После чего Хоробрых становился членом партии. Подводя общий итог своим наблюдениям, Ильичев писал: «... люди вступили в партийную организацию только для получения теплых мест и чтобы стоять ближе к власти. Много таких, которые не разбираются в политике партии..., не хотят читать газеты. А придя на собрание, подымают такой шум и гам, что нельзя разобрать в чем дело»15).
Митраков
Сообщения Ильичева перекликаются с наблюдениями анонимного местного жителя, помещенные в уездной газете. По его словам, после большевистского переворота в Яранск «прилетели новые птицы из-за моря, принесли новые песни, новые веяния. Пришли новые люди с горящими ненавистью ко всему старому глазами, огненным словом бичевали пороки общества... Но новое что ли еще не окрепло, старое ли сильно, только старое начинает вылезать наружу и властно, как туман осенний, мокрый и мерзкий, опутывает новое, молодое свежее. Только уже старое сильно изменило свою физиономию и втерлось в доверие к новому, и вновь устроилось, ожидая новых лучших времен...»16). Надо думать, что приведенные выше слова в полной мере можно отнести и к обстановке в партийной организации.
Президиум торжественного заседания в день празднования
годовщины Октябрьской революции. 1918 год.
Слева направо: Л.П.Кузнецов, В.Г.Сунегин, М.И.Колчин, Д.В.Крупин,
В.И.Дьячков
На общем партсобрании 30 декабря, когда обсуждались текущие дела, неожиданно «всплыл вопрос о переизбрании партийного комитета». Почти все в один голос заявляли, что комитет слаб, но перевыборы так и не состоялись. На сей раз собравшиеся прислушались к мнению Крупина: «Мы всегда к решению вопроса о партийном комитете подходим как-то спустя рукава... Мы решаем такие вопросы сплеча, не обдумывая долго...» Его поддержал Яранцев: «Если мы будем так часто переизбирать комитет, то никогда не увидим продуктивности в его работе. Партийный комитет висит в воздухе, он не имеет средств, не осведомлен о ситуации в уезде». По словам Плотникова, большевистская организация «с рабочими нисколько не связана. Заправилы профсоюзов просто из милости приглашают нас к себе. Влияния мы никакого не имеем...»17). Паралич в работе комитета самым негативным образом сказался на численности и составе организации. На 25 января в уезде существовало лишь 10 малочисленных ячеек сочувствующих. В Яранской городской организации состояло только 36 человек, «главным образом советских работников...»18).
Наступление нового 1919 г. не внесло больших изменений. На заседании уездной организации 24 января обсуждался вопрос о конфликте между агитотделом военного комиссариата и комитетом партии. Выяснилось, что комитет «слаб и его надо переизбрать. Председатель комитета никакой работы не ведет». Комитет, по словам чекиста Сунегина, вместо того, чтобы наладить агитационную работу, «назначает какие-то судилища... (вероятно, речь идет о партийных судах. — Ю.Т.) Партийной работы нет».
29 января на общем собрании уездной организации с докладом о ее деятельности выступил Митраков. Он подчеркнул, что «товарищи члены комитета вообще к рассмотрению вопросов близко не подходили... В комитете нет никаких сил для проявления деятельности. Члены комитета мало развиты политически и завалены работой. В комитете работа не продвигалась абсолютно, так как регулярных заседаний не было. Работа упала от отсутствия дисциплины в членах, которые смотрят на организацию РКП(б) как на дойную корову, вступая в нее из-за получения места... По частым слухам, члены партии предаются пьянству, картежной игре. (Наблюдается) полнейшее отсутствие вежливости»19). Его поддержал Несветаев, ставший позднее во главе укома партии: «Члены комитета вообще уклоняются от партийной работы...» На сей раз перевыборы все-таки состоялись. В новый состав Митракова, разумеется, уже не выбрали. 2 февраля на заседании комитета обсуждался вопрос о формировании местного коммунистического взвода. В числе мобилизованных оказался и Митраков. Когда же он стал возражать, говоря, что уже мобилизован Московской организацией, чекисты удалили его с заседания.
В начале февраля в Яранск прибыла группа петроградских коммунистов для учета хлеба, «реорганизации местной власти и организации партийной работы». 9 февраля состоялось заседание парткома с участием прибывших коммунистов, где шло обсуждение ситуации в уезде. Член местного комитета Плотников успокаивал: «У нас партийная работа ведется с октября месяца в самом широком масштабе». Его коллега Кузнецов убеждал, что ныне комитет состоит «из лучших работников. В прежний состав комитета входили приехавшие из центра, и работа положительно стояла». Однако питерцы сомневались. Один из них, Метелин, возразил: «У вас, товарищи комитетчики, дело обстоит не так гладко. Когда мы ехали сюда, то нам сообщали, что местная парторганизация не на своем месте. Оно, кажется, так и получается... Вы довольно-таки сильно порасхлябались, и надо вас подстегнуть, ибо комитет бездеятелен...» Ему вторил Фролов: «Комитет слишком мещанский, его члены забыли свое предназначение...» Бархатов же, обращаясь к членам комитета, напомнил: «Вы Митракова выжили, сказав: поезжай на все четыре стороны». О «полном беспорядке» в уездной парторганизации сообщал 13 февраля в губком партии агитатор И.Кислицын20). В постановлении собрания предлагалось провести реорганизацию комитета, установить самую тесную связь между всеми членами организации. Комитет должен «направлять и контролировать работу всех учреждений...»21).
Городской комитет попытался наладить партийную работу и в волостях. Но, не имея активных, «настоящих коммунистов, посылал работников, которые занимались чем угодно, только не выполнением прямых заданий». 17 февраля на заседании парткома обсуждалась обстановка в Царевосанчурской ячейке. Оказалось, что ее работа «в скором времени совершенно заглохнет из-за отсутствия партийных работников, которые могли бы руководить и разбираться в самых элементарных политических вопросах»22). В волостных исполкомах — «целый ряд бездарностей и даже преступников, дискредитирующих советскую власть и партию... Интеллигенция в лучшем случае занимается саботажем, если не насаждением контрреволюции».
Об отношении населения к большевистской власти в начале 1919 г. красноречиво свидетельствует доклад представителя уездной избирательной комиссии в Кундыжской волости Н.Г.Коновалова. Там население было вообще против организации Советов. При взыскании чрезвычайного налога крестьян «садили в холодную, ставили к стенке и устраивали сцены расстрелов...» Всюду «чувствуется антисоветское настроение», господствует «беспросветная темнота». В волостном Совете нет ни одного сочувствующего большевикам члена. Таковых и в волости «найти не легко». Со дня большевистского переворота волость не посетил ни один агитатор. Крестьяне коммуниста «боятся как самого злого врага, и человек со словами «коммунист» — враг каждому крестьянину». Сельские Советы «по духу своему в большинстве антисоветские. Нужных людей туда можно только провести...» Коновалов горько заключал свой доклад: «... Если бы мы, стоящие у власти, посмотрели, что творится в деревне, то во многом обвинили бы себя..»23). Сходная картина наблюдалась и в других волостях.
Весной население уезда «в большей своей массе относилось с недоверием к мероприятиям советской власти. Крестьянство находилось в недоумении и совершенно было сбито с толку. С одной стороны перед ним встает непонятная таинственная «коммуния», которую он не в силах понять, а с другой стороны — Колчак, который столь же таинственный. И кто его знает, кто лучше... Желание крестьянства — иметь свое крепко сколоченное хозяйство»24). В докладе Яранской ЧК от 3 мая сообщалось: «Ни в коем случае нельзя сказать, чтобы деревня была близка к коммунизму. На партию коммунистов крестьяне смотрят как на что-то большое и опасное». Коммуниста «надо сторониться, не сказать лишнего слова, а то он донесет. В глазах крестьянства он не авторитетен, это человек, забывший Бога»25). Когда в деревню приезжает партийный агитатор, то крестьяне «слушают его без особого интереса и после его речи говорят: мели, Емеля, твоя неделя, или: агитатор говорил много что-то, но мы совершенно ничего не поняли, или: мы давно слыхали эти сказки, к чему он говорит так много, сказал бы несколько слов, да ясней...»26).
Во второй половине 1918 и в первой половине 1919 гг. большевики предпринимали усилия по созданию профессиональных союзов среди рабочих и служащих города. В итоге в июле 1919 г. числилось 19 союзов с общей численностью членов 2109 человек. Вероятно, большинство союзов существовало чисто формально, так как «рабочие остаются по-прежнему земледельцами, а на фабрично-заводскую работу смотрят как на временный заработок. Поэтому они и не заботятся о поддержании и развитии своих союзов, так как в них совершенно не заинтересованы»27). Ни в одном из союзов так и не удалось создать большевистскую ячейку, что само по себе весьма симптоматично. Комсомольские волостные ячейки, созданные по инициативе приезжих агитаторов и организаторов, не отличались жизнеспособностью.
7 марта на общем собрании уездной организации РКСМ с докладом о поездке в Кикнур выступили Стариков и Селивановский. Выяснилось, что там в местный союз молодежи «влились самые позорные элементы. В нем нет ни одного хорошего работника и много творится насилия...» Пижанскую организацию после проведенной в апреле мобилизации пришлось распустить. Сердежский социалистический кружок «существовал давно, но работы никакой не проводил...»28).
Кризис партийной организации привел 30 марта к ее роспуску. Прошли перерегистрацию 54 из 74 членов. 11 апреля комитет командировал в волости ответственных партработников, призванных осуществить «правильную постановку работы в волостных сельских советах и партийных ячейках». Вновь созданная организация оказалась тоже неработоспособной. Когда 27 апреля партком объявил мобилизацию, то для коммунистов она оказалась «такой страшной, что ячейки самораспустились, а члены разбежались»29). Из 21 волостной ячейки осталось 12, да и те не проявляли активности. На 16 мая в уездной организации осталось 36 действительных и 54 неутвержденных членов партии30).
Неоднократные реорганизации волостных ячеек не привели к их качественному улучшению. В упоминавшейся выше Царевосанчурской ячейке «товарищ председателя комитета партии Бахтин, бывший спекулянт, возмущался продолжением гражданской войны, открыто признавал, что записался в партию коммунистов только потому, что им теперь везде предпочтение... Говорит, что если придет Колчак, то он встретит его самогонкой...» Секретарь комитета «поет в один голос с Бахтиным, говоря, что конец коммуне...» Члены партии Ухов и его сын открыто говорили, что «теперь и можно только быть коммунистом–шкурником...»31).
О тревожном положении в волостях, в партийных и советских организациях сообщалось и в уездной газете. Ее редактор, председатель укома П.Костерин, 11 мая писал: «Все приезжающие с мест в один голос свидетельствуют о недоверии крестьянства к советской власти... К теневой стороне необходимо причислить полное непонимание задач новой власти ее проводниками — волостными и сельскими комитетчиками. Зачастую на местах творится вакханалия насилий (об этом говорят давно), но до сего времени отдельные представители власти продолжают вести свою линию комиссародержавия и полного произвола...»32).
Всего этого члены делегации ВЦИК во главе с С.И.Мицкевичем почему-то не заметили. На итоговом совещании 13 июня отмечалось: «Партийная работа — удовлетворительна. Яранская городская организация партии работает хорошо. Для того, чтобы наладить партийную работу в уезде, необходимо иметь при укоме партии разъездного инструктора, который бы налаживал работу волостных ячеек и контролировал их деятельность... ЧК работает хорошо...» О злоупотреблениях властей сказано вскользь: они, «видимо», были33).
1 июня началась перерегистрация членов партии, а 21 июня была избрана ревизионная комиссия в составе Евсина, Цапаева, Шульгина для «ежемесячного обслуживания деятельности комитета организации». 13 июля прошла перерегистрация волостных ячеек.
26 июля на общем собрании уездной организации были заслушаны доклады разъездных инструкторов о результатах перерегистрации ячеек. Впечатление инструктора Зыкова о состоянии Царевосанчурской ячейки было «самое безотрадное. Работа волисполкома и ячейки находилась на самой низшей точке». Ячейка «подорвала свой авторитет неумением работать, а на коммунистов смотрят как на разбойников...» В Тожсолинской, Пижанской и Зыковской волостях партийная работа либо не велась вовсе, либо прекратилась. В Оршанской, Кадамской и Ернурской волостях ячейки перегружены советской работой. В Кадамской волости отношение к коммунистам откровенно враждебное, и причиной тому стали их действия: грубое обращение с населением, «стрельба по гражданам из ружей», произвольные конфискации и насилия.
Общий итог подвел член укома Зубарев. По его словам, «крестьянство, если не везде, то во многих волостях против советской власти и коммунистов. Партийная работа не налажена за исключением 2–3 ячеек...» Он высказал пожелание: «оградить ячейки от тех элементов, которые дискредитируют советскую власть и... грабят население...»34). В конце своего выступления Зубарев поставил резонный вопрос: каким образом крестьянство, поддерживавшее раньше советскую власть, изменило свое настроение? Ответа он так и не услышал.
Вторая уездная партконференция, состоявшаяся в начале февраля 1920 г., подвела итог партийной работы за вторую половину 1919 и начало 1920 гг. Доклады представителей волостных ячеек рисуют печальную картину разложения и упадка. В Царевосанчурской ячейке осталось 10 членов и 4 кандидата, причем нет «никакой работы, даже заседаний комитета и общих собраний. Отчеты посылали, а работы не было». Ситуация несколько улучшилась только после прибытия красноармейцев. В Оршанской ячейке состояло 3 члена и 4 кандидата, все «неопытные как работники». В Кикнурской ячейке — 11 членов, но «активных сил мало». В Пиштанскую ячейку входили преимущественно служащие военкомата, перегруженные своей работой. Пижанская и Ернурская ячейки — слабы, а состав последней к тому же — «кулацкий». О деятельности Салобелякской ячейки известно только то, что ее члены выполнили продразверстку. Члены Шешургской ячейки ловили дезертиров, а коммунист–военрук пьянствовал и укрывал их. Единственной организацией, где работа находилась на должной высоте, являлась ячейка уездной ЧК. Там настроение «очень хорошее».
Уком занимался прежде всего подготовкой и проведением боевых кампаний: недели раненого красноармейца, недели фронта и транспорта, субботники. Поэтому, подчеркивал секретарь укома М.Зыков, партийная работа «умерла... и почти немыслима...»35). Работа комитета шла в «тесном контакте с фракцией уисполкома». Связь с ячейками — «слабая». Из 120 членов уездной организации 60 — сочувствующие.
При обсуждении докладов многие делегаты выступили с острой критикой. По мнению Ионаса, Яранская организация находится «в зачаточном состоянии... В волостных организациях нет влияния на исполкомы... Уком если и распространяет свой контроль на советские учреждения, то только в городе, в волостях же его совсем нет...» По словам Рыбакова, «во всех ячейках нет работы среди молодежи и женщин, ни одна ячейка не обращает на это внимание... В ячейках нет совершенно дисциплины». С ним перекликаются слова Пахмутова: «Общая расхлябанность замечается всюду. Налицо полная разобщенность всех отделов укома...36).
Констатирующая часть резолюции по докладам с мест и укома свидетельствует о плачевном состоянии организации: «Отсутствие связи укома с ячейками, отсутствие партийных руководителей, нет связи между советскими отделами и коммунистическими ячейками, низкий уровень развития членов...»37).
9 марта 1920 г. по инициативе укома состоялось совещание с представителями волостных ячеек, на котором признавалось, что «не все ячейки стоят на твердой почве». Работа стала налаживаться только после посылки районных организаторов. Однако в апреле общая ситуация в уезде резко ухудшилась, что отразилось негативным образом на деятельности волостных ячеек. Из доклада секретаря укома М.А.Зыкова в губком партии 19 апреля следовало, что в связи со сбором продразверстки и выполнением трудовой повинности настроение крестьянства стало «контрреволюционным». Никакой наряд без вооруженной силы выполнить «немыслимо. В волостных и сельских Советах преобладает кулачество и тормозит всяческую работу. Идейная партийная работа и агитация совершенно парализуются кулаческим элементом и не имеют должного успеха». В Кадамской, Салобелякской, Малошалайской, Комаровской, Кокшагской, Тужинской и других «имели место организованные восстания и вспышки, которые сопровождались убийствами и избиением советских работников. Систематически проходят разгромы ссыпных продовольственных складов». Волостные организации РКП, несмотря на «упорную работу райорганизаторов, не имеют под собой твердой почвы, во-первых, ввиду своей малочисленности (от 3 до 10 человек)», во-вторых, члены ячеек, вышедшие из недр той же местной крестьянской среды и находящиеся под влиянием кулачества, ... не могут революционизироваться, являясь коммунистами формально, поверхностно»38). В этом Зыков видел причину невыполнения распоряжений укома. Сходная картина наблюдалась и в городе. Уком принимал меры, но «результатов нет»: все упиралось в отсутствие партийных кадров. Зыков предлагал перебросить «10–20 человек в более революционный уезд, чтобы они (члены ячеек. — Ю.Т.) революционизировались»39).
Летом партработа не улучшилась. Председатель укома Костерин, выступая на общем собрании членов и кандидатов городской организации 13 июля, был вынужден признать: «Работы постоянной, планомерной и систематической до сих пор не видно и при таком отсутствии работников, какое сейчас, ожидать не приходится... Работы в деревне тоже нет, причина — нет работников, а также нет и зав. отделом по работе в деревне»40). С отъездом из уезда Зыкова в первых числах мая работа отдела по работе в деревне «не велась, ибо члены комитета партии были очень перегружены советской работой...»
О состоянии волостных ячеек в августе сообщается в докладе ответственного партработника Шевелевой: «Волостные партийные ячейки совершенно бездействуют, так как весь будирующий и активный элемент взят из ячеек на продовольственную работу и другие мобилизации... Притока новых членов в партию нет совершенно (разрядка наша — Ю.Т.). Отсутствие информации с мест полное. По частным сведениям, некоторые партийные ячейки фактически уже не существуют...»41).
В сентябре наступил полный упадок партийной работы. В докладе Шевелевой признавалось: «За весь месяц работы в уезде я от ячеек не получала ничего, кроме извещений волисполкомов о распаде той или иной ячейки». Прекратили свое существование организации в Корляковской, Кокшагской, Юкшумской, Кундыжской и Цекеевской волостях. Шешургская ячейка «совершенно не работает», а в Комаровской и Пачинской нет ни одного «партийного товарища». Зыковская ячейка «слаба». В Тужинской волости ячейка состоит исключительно из милиционеров. Пижанская ячейка «сильна за счет продовольственников»42).
В начале 1921 г. кризис политики «военного коммунизма» углубился, что самым непосредственным образом повлияло на уездную организацию яранских большевиков. Информационные сводки губернской ЧК свидетельствуют, что в 1921 г. происходило обострение социальных отношений, как по всей губернии, так и в Яранском уезде. В январе «ввиду неравномерной раскладки продразверстки продотряды силой отбирали у крестьян последний хлеб...»43).
В феврале продотряды хлеб «выбивали штыками, а бандиты организовались в отряды человек по 50...»44).
В марте «всюду замечается недовольство и ропот на власть... Отношение к РКП(б) враждебное и ироническое, так как все считают, что коммунистам придется за все заплатить...»45). Среди населения «усиленно ходят слухи, что советская власть доживает последний период своего существования в связи с восстанием в Кронштадте...» По слухам, уже пал Петроград46).
В апреле «бандиты» Шарангского района при фактической поддержке местного крестьянского населения провели нападения на продовольственные склады. В мае жители Яранска «осадили упродком, требуя продпайка. Отношение крестьян к советской власти враждебное»47).
О деятельности местной организации РКП(б) в этот период известно немного. 13 февраля бюро укома постановило «создать полный штат районных организаторов по работе в деревне в количестве 6, создать необходимый штат инструкторов при инструкторско-информационном отделе и усилить технический штат укома»48). 16 февраля общее собрание городской организации утвердило результаты чистки. Исключено и переведено в кандидаты 57 человек (около трети состава уездной парторганизации) — «шаткие, колеблющиеся, неразвитые, шкурные элементы, алкоголики, бывшие эсеры и т. п.»49). 27 февраля бюро обсуждало вопрос «О поднятии влияния укома РКП на работу советских организаций».
В апреле организация состояла из 160 человек и 60 кандидатов, 14 городских и волостных ячеек. По социальному положению члены партии распределялись следующим образом: рабочих не было, крестьян — 13, служащих — 144. Иначе говоря, организация состояла из начальников, чиновников и советских служащих50). И это в исключительно крестьянском уезде!
Уездный комитет работал в составе 5 человек и включал три отдела: общий, организационно-инструкторский и агитпроп. В городе издавалась газета «Крестьянин-коммунист» тиражом 1100 экземпляров. По информации укома, учет членов организации поставлен «вполне удовлетворительно. Совещания ответственных работников не созываются. Ответственные работники к ячейкам не прикреплены». Работа уездного агитропа носила «случайный характер и выражалась главным образом в проведении беспартийных конференций и устройстве митингов»51). Агитаторы занимались изучением «Азбуки коммунизма», чтением лекций и проведением бесед.
Итоги деятельности уездной парторганизации в первой половине 1921 г. подвела седьмая партийная конференция, проходившая 17–19 июня. Выяснилось, что работу укома «вел исключительно один секретариат и даже в последнее время секретарь. Отделы укома — нежизненны из-за отсутствия работников». Усилился выход из партии. За 4 месяца, предшествовавшие конференции, исключено 20 членов и 4 кандидата, выбыло 63 члена и 24 кандидата. В волостных ячейках работа «совершенно не велась, нет инструкторов. У членов партии нет партийной дисциплины... Технического аппарата укома совершенно нет...»52).
Делегаты, выступившие в прениях по отчету укома, указали на «слабость наших волостных ячеек...» Одна из причин, по мнению делегата Устюгова, заключалась в том, что все сельские коммунисты, занимавшиеся своим хозяйством, «не могли всецело отдаться работе политической...»
На конференции сообщалось о настроениях в Царевосанчурской ячейке, которая «стала выходить сепаратными постановлениями за пределы своей компетенции, выразившимися: а) в отмене постановления укома, б) в принятии постановления о выделении ячейки в самостоятельную организацию». Все попытки укома урегулировать конфликт, в том числе перебросить в другие уезды сепаратистов Гуляева, Ухова и С.Шибаева «ни к чему не привели: они отказались подчиняться...»53).
В итоговой резолюции констатировалось: «Из-за недостатка политически сильных работников, их перегруженности советской работой, слабости наличного состава ячеек партийно-политическая работа на местах за отчетный период... велась очень слабо, а в некоторых случаях совсем отсутствовала»54).
Итак, проанализировав общественно-политическое развитие, возникновение и деятельность Яранской уездной большевистской организации в 1917–1921 гг., можно сделать ряд выводов.
Во-первых, уездная организация изначально строилась как властная структура, ее активисты занимали все важные должности в советском уездном аппарате. Господствующее положение организации нашло отражение в социальном облике ее членов, их менталитете и деятельности.
Во-вторых, уездная организация не была объединением единомышленников, сплоченных высокими идеалами и моральными ценностями: в нее вступали главным образом карьеристы и авантюристы. Не случайно крестьяне часто называли коммунистов разбойниками.
В-третьих, в рассматриваемое время уездный партаппарат фактически отсутствовал, и его функции выполняли исполкомы Советов и большевистские фракции. Кризис 1921 г. в стране вынудил руководство РКП(б) всерьез взяться за строительство партаппарата, который смог бы наладить эффективное управление и предотвратить обострение социальных противоречий, как в центре, так и на местах.
Юрий Тимкин,