За несколько лет до войны Катя Подковырина (Екатерина Петровна Черепанова) окончила семь классов. По тем временам образование было немалое, и неудивительно, что её моментально приняли на службу в районный земельный отдел, а вскоре, когда пригляделись, пригласили статистиком в МТС. Но, видно, не очень-то по душе пришлась ей конторская работа: характер смолоду боевой, неусидчивый. И когда первый секретарь райкома комсомола стал агитировать её поехать на Урал, она, не раздумывая, сразу согласилась. В тридцать девятом Катя махнула в Магнитогорск и вместе с другими добровольцами застраивала левобережье города. Может быть, она и сейчас жила бы на Урале (мало ли там яраничей!), но началась война, стало голодно и тревожно, на фронт, как писали из дома, ушли два брата, и Катя вернулась. Она устроилась бригадиром в «Зелентрест».
— Окладишко у меня был невелик, а у родителей на руках три младшие сестренки. Я сразу на курсы шоферов, через три месяца получила права, думала, теперь-то уж подмогу своим, но ездить не на чем было... И я, недолго думая, отправилась на фронт.
Вот так, словно шутя, вспоминает она день двадцать девятого июня тревожного и сурового сорок второго, когда уезжала их Яранска в действующую армию.
Никакой машины ей, понятно, и на фронте не дали, а определили в склад при штабе дивизии, где она и просидела безвылазно целый год. И вдруг вызов к начальству:
— В медсанбате большие потери. Санитаркой пойдешь, не струсишь?
Это была просьба, а не приказ, но Катя, верная своей натуре, только и спросила: когда отправляться?
Сейчас она порой подумает и сама удивится: как решилась? Ведь определили ефрейтора Подковырину не куда-нибудь, а в операционный взвод, и крови за те беспокойные два года она насмотрелась больше, чем любой солдат на передовой за всю войну.
— Ко всему можно привыкнуть, а к ранам и болям людским — никогда. Что и говорить, тяжело было, страшно, особенно поначалу. На Днепре, помню, немцы били прямой наводкой, и на переднем крае такое творилось — не передать! А тут еще авианалёт, бомбят вовсю. И мы пошли. Руки трясутся, вся по локоть в крови, реветь охота, а раненые-то не ждут, дело делать надо! А потом за ними ухаживать. И вот что навек запомнилось: бойцы поправлялись так быстро, что просто удивительно. Меня вскоре, когда опыта набралась, медсестрой назначили. Я и в операциях участвовала, и перевязки делала и уколы. Сама теперь удивляюсь, как за все бралась...
Пять фронтов и пять стран Европы прошла с боями старший сержант медицинской службы яранская девушка Катя Подковыри на. Среди многочисленных её наград — грамоты Верховного Главнокомандующего за прорыв обороны у города Бендеры, за освобождение Белграда и взятие Будапешта, за прорыв обороны немцев в районе озера Балатон и форсирование реки Раба. Но все-таки самые памятные бои были для неё на Украине. За один из них и получила сержант Подковырина свой орден Красной Звезды. Это случилось в деревне Коровкино. Дивизия временно отступала, и в медико-санитарный батальон пришел приказ об отходе.
— Приказ-то приказом, а как отходить? У нас на столе боец, тяжело раненный в живот — не бросать же его. Словом, взялись за оружие, но операцию продолжали. Страшно, тебя всю колотит, а от стола не отходишь. И вот уже немецкие танки у первой хаты, а мы заканчиваем операцию в третьей. Я кричу девчонкам: «Свертывай ся!» Как мы тогда в живых остались — удивительно, а только фрицам ничего не оставили. Когда прибыли в расположение основных сил дивизии со всеми ранеными и оборудование в целости и сохранности доставили, нас сразу к наградам представили. И сколько таких-то случаев было! Санбат он и есть санбат: все время рядом с передовой, часто под артобстрелом, под бомбежками.
Много крови видела она... В один из боев в медсанбат поступил с тяжелым ранением в живот командир стрелкового полка полковник Кулагин.
— Срочно нужна кровь, — сказал врач.
— Возьмите мою, у меня та же группа. — сказала Катя.
— Да ты же на ногах не стоишь, — удивился хирург.
— Я выдержу...
Три раза подряд отдавала она по пятьсот миллилитров своей крови. Полтора литра не за считанные дни, а даже часы — дело непостижимое уму и фронтовых хирургов! И когда полковник Кулагин пришел в сознание, первое, что он спросил: «Кому я обязан своей жизнью?» Ему показали на Катю, бледную от потери крови и на глазах подруг как-то сразу похудевшую.
— Человека роднее вас для меня теперь нет, — сказал подполковник.
Фронтовая судьба разлучила их. В сорок пятом подполковник снова был тяжело ранен, долго лежал в госпиталях. Он не знал, где теперь его спасительница, и все-таки не переставал искать её. Уже в шестьдесят пятом он нашел её имя в списках участников встречи ветеранов дивизии в Москве, не раз и не два писал, звонил в Яранск...
Павел Смирнов,